«Главред»

Почему я рассказываю об этом деле, потому что для меня такой знак времени. Потому что это действительно означает, что все позволено. Ведь согласитесь, что модный фотограф Лошагин - это, наверное, не самый сильный человек на Урале, и даже, если у него были какие-то знакомые среди олигархов, власти и так далее, то вряд ли о ни стали бы его вытягивать из этой ситуации. Просто вот, как говорил Смердюков, все позволено. Если можно на глазах всего мира сбить Боинг «Буком» на высоте 10 километров, и потом «Комсомолка» будет публиковать интервью с очередным свидетелем того, как видел свидетель, как «укропы» Боинг сбили, и на 20 миллионов евро не польстился, которые дают за его свидетельские показания, а рассказал «Комсомолке». То почему там нельзя привести в Екатеринбурге на суд эксперта, который расскажет, что да, десантники убили девушку. И заметьте, кстати говоря, что вот по Боингу свидетель есть, а по Лошагину свидетеля нет. То есть в этом смысле даже случай с Боингом лучше.

Я думаю, что никакой стране, обращенной в будущее, то есть никакой стране с нормальным не параноидальным развитием общественного сознания не придет в голову пересматривать то, что было в прошлом. Потому что это пересмотреть невозможно. Это как сказать, вот ты в детстве сломал ногу. Принять акт, что в детстве у тебя нога была не сломана. Ты в детстве сломал ногу – можно ее срастить и научиться играть в футбол или не научиться, если нога была сломана слишком тяжело. Но принять акт, отрицающий то, что было в прошлом, это приблизительно как принимать акты о том, что недействительны законы природы.

Собственно, как я уже сказала, я, наверное, вместо того, чтобы отвечать на всякие мелкие еженедельные вопросы, все-таки сегодня поговорю об итогах. А итоги заключаются, на мой взгляд, в том, что Россия находится в очень тяжелом положении. Россия находится в очень тяжелом положении не сейчас, и не вчера и не 5 лет назад. Потому что Россия – это страна, которой несколько раз сломали хребет.

В начале 20-го века это была одна из самых быстроразвивающихся и могущественных стран мира, развитие которой, интенсивность, кипящую жизнь можно было сравнить разве что только с Америкой. Россия росла на 8% в год. Ее сломало. Сначала ее сломала революция, уничтожив практически всю российскую элиту, дворянство, аристократию. Но даже тут была надежда, потому что, с одной стороны, элита была уничтожена, с другой стороны, произошло грандиозное перемещение общественных слоев, начался НЭП, начался чрезвычайный подъем жизни, началась, в том числе, чрезвычайная гордость России – всяческие эксперименты в искусстве, продолжалась великая российская наука.

Но не забудем, что кроме того, что большевики уничтожили Российскую империю, они также учредили вот эти республики, Советские Социалистические Республики, потому что они рассматривали Россию только как плацдарм для устройства мировой революции, и, соответственно, им казалось, что это будет такая замечательная фикция. Вот, когда последнюю аргентинскую, парагвайскую Советскую социалистическую республику включим в состав Союза Советских Социалистических республик, какая разница, где там будет какая-то Россия. В это смысле в своем безумном желании поиметь Аргентину, они потеряли Украину, они потеряли Российскую империю, потому что именно большевики уничтожили Российскую империю как единый организм. Они создали то, что они думали, является фикцией.

И, конечно, если бы не большевики, то даже, если бы Россия развалилась, как часто разваливались в 20-м веке империи, она бы развалилась, конечно, не по нынешним границам с той же Украиной и тем же Казахстаном.

Но большевики – лиха беда начало, потому что потом был Сталин, который создал из страны, пытался создать из страны машину для завоевания всего мира; который уничтожил в стране крестьянство; который уничтожил в стране даже ту партийную элиту, первую, которая была еще слишком независима; который пытался превратить страну в гигантскую фабрику, которая производит или танки или сталь, из которой делают танки, или электроэнергию, с помощью которой делают сталь, из которой делают танки. Все было направлено на завоевание мира. 80 и больше процентов ВВП тратилось на вооружение. И этого завоевания мира не произошло. В этом смысле Сталин проиграл. Если бы не Сталин, если бы не 10 или 20 миллионов – мы даже не знаем, сколько – погибшего крестьянства; если бы не те 28 или больше миллионов, которые были потрачены на войне – именно «потрачены», как правильно писал Афанасьев «великий истребитель народа русского», - нас было бы сейчас 600 миллионов человек, 600-700.

И наконец третий раз России сломали хребет, когда после смерти Сталина Хрущев мог бы сделать то же самое, что Дэн Сяопин: он мог бы тихо отменить эксперимент по созданию мобилизационной экономики, и не умаляя роли партии, оставив эту самую Коммунистическую партию, оставив эту самую несвободу, создать в стране рынок, и тогда бы в стране, как в Китае был бы гигантский резерв из того нищего крестьянства, которое бы создало ее процветание. Хрущев вместо этого стал делать социальное государство примерно, как в Западной Европе, условно говоря, только на гораздо более низком прожиточном уровне, при котором, с одной стороны, страна экспортировала нефть, с другой стороны, импортировала зерно, потому что ничего особо другого – нефть тогда стоила не очень дорого – импортировать было нельзя.

Это уже был даже не столько Хрущев, сколько Брежнев, но, тем не менее, к концу брежневской эпохи мы имели страну, в которой люди делали вид, что работали, а государство делало вид, что им платит. И к началу 90-х Советский Союз представлял собой большой фейк. Это была страна, которая была передовой по ее мнению, а на самом деле была отстающей. Это была страна, которая утверждала, что у нее была замечательная наука. На самом деле эта наука страдала от секретности, потому что один отдел не знал, что делал соседний, а наука не бывает секретной. Секретными бывают только шарлатанские фокусы в храмах. Один из основных способов процветания науки – это оплодотворение информацией. И кроме этого, поскольку, в такой обстановке секретности, решали не столько ученые, сколько кагэбэшники, то кагэбэшники давали добро на те или иные исследования только, когда они видели, что то же самое происходит на западе. То есть, по большому счету, наука была по определению вторичной.

И из-за того, что это был фейк, это развалилось. Это развалилось тогда, когда Рональд Рейган осмелился бросить вызов советскому блефу и сказал: «А-а, ребята! Очень хорошо. Вы говорите, вы самые передовые? Ну давайте посмотрим, что с вами будет, когда упадут цены на нефть». И получившаяся страна Россия находилась в очень тяжелой ситуации. Это была страна, прежде всего, с плохим климатом. Вот, что ни делай с российским климатом, это не Карибы. Как писал Василий Васильевич Розанов, барышня курсистка говорит, что если бросить бомбу в российский климат – климат переменится. А городовой отвечает: «Нет, барышня, климат не переменится, пока не прикажет начальство». Курсистка курсисткой, но в стране, в которой нет закрытых на железный занавес границ, очень у многих возникает вопрос типа: холодно, слякотно…

Во-вторых, это была страна с низким уровнем жизни. Вот посмотрите на фото начала 20-го века до революции: там стоят точно такие же дома, только поновее, как стоят сейчас в российской деревне. Возникал вопрос у среднестатистического человека: А зачем я буду жить в такой развалившейся стране, если где-нибудь в Европе, сколько не едешь – домики прекрасные?

Плюс эта страна утратила треть своей территории, утратила все свои производственные связи, утратила огромную часть мозгов, прежде всего, еврейских и немецких, которые просто уехали. Плюс она стала демократией, а демократия в нищей стране вещь опасная, потому что, с одной стороны, у нее не была совершенно произведена люстрация. Правящим классом, так или иначе, оставались люди, близкие коммунистам, и всякие «красные директора» на заводах, которые не привыкли зарабатывать деньги. Кроме этого смешно было полагать, что люмпены во втором и третьем поколении, люди, у которых прадеды раскулачивали тех, кто умеет работать; люди, которые в колхозах потомственно засыпали курицам вместо комбикорма удобрения или ездили за трактором НЕРАЗБ, предварительно не залив в этот трактор масла (А зачем? Трактор-то все равно общественный); что вот эти люди, вдруг лишились даже не работы, - потому что не все из них работали – лишились зарплаты за работу, которую они не всегда делали – что вот эти люди будут голосовать за свободу и ответственность.

Тем не менее, Россия в начале 90-х развивалась. В России открылись вновь гигантские возможности. Происходил очень быстрый вертикальный рост, пусть даже через бандитизм людей, которые не имели никакого состояния, и к концу 90-х были миллионерами и миллиардерами. Заметим, сколько тогда в Россию приехало экспатов, вернулось из той же Америки: Вексельберг, Блаватник, Добровинский. Это был колоссальный рост. Это был рост в правильном направлении.
Характерной, конечно, была фигура Ходорковского, который в начале 90-х занимался исключительно увеличением количества активов, и который уже в 2000-х годах первым перешел систематически к идее того, что надо не присоединять все большее и большее количество активов, а повышать стоимость этих активов; который очень хорошо понимал, что 100 тысяч программистов заработают для Россия больше, чем одна нефтяная компания даже очень большая; и который очень хорошо понимал, что стоимость его компании будет зависеть не только оттого, сколько она выкачает нефти из земли, но и насколько открытой и процветающей, и прозрачной будет сама Россия и начал делать все, что было в его силах, чтобы сделать эту Россию открытой, процветающей и прозрачной.

Итак, я о том, что в середине 90-х Россия, несмотря на то, что она уже находилась в очень сложном положении, на то, что ей трижды переломали хребет в 20-м веке, все равно это была страна гигантских возможностей. И в 2003-м – собственно, мы сейчас знаем, что это произошло раньше 2003-го из интервью бизнесмена Андрея Колесникова мы знаем, что сразу после победы Путина его пригласили и объясняли, что тут будут через его фирму проводиться деньги, которые будут использоваться на закупку медицинского оборудования, а часть этих денег будет уходить прямо в офшор, и понятно было, чьи эти деньги, - но в открытую мы впервые столкнулись с этим в 2003-м во время конфликта Ходорковского и Путина, когда оказалось, когда оказалось, что новая власть не захотела быть, условно говоря, Бараком Обамой, бессильным против собственного общества президентом богатой страны.

Новая власть хотела быть очень богатой властью очень бедной страны, таким средневековым правителем, где страна занимает на карте мира с гулькин нос, но зато ее правитель может делать все, что хочет, и что власть понимается, как возможность отнять о любого бизнес, а не как возможность навести в обществе единые правила игры, которые только и могут сделать процветающую страну. В сущности, это, знаете, такое понимание власти… ну примерно такое же, как в обезьяньей стае шимпанзе, когда альфа-самец держится за счет того, что вокруг него есть коалиция других самцов поменьше, которым он чего-то раздает, обыкновенно то, что он отнимает у менее ранговых членов стаи.

Неизбежное ощущение от потери России будущего компенсировалось ударными дозами карго-культа, которые становились все более ударными, что «вот мы ща им всем вокруг, за пределами России покажем, мы их сейчас всех на трубе вертеть будем». И чем дальше, тем больше мы уподоблялись этим меланезийским дикарям. Напомню, что такое карго-культ. Это, когда жрецы рассказывают пребывающему в дикой стадии обществу, что «вот вы знаете, все эти замечательные вещи: холодильники, телевизоры, которые есть у белых, их на самом деле послали предки нам, замечательным людям, а белые просто перехватили по дороге».

У этого мира есть свои недостатки, в основном и даже исключительно связанные с политиками, которые хотят расширить свою базу влияния, а базу влияния они расширяют, умножая число тех, кому они что-то раздают, сажая на иглу социальной помощи целые нации, классы и даже расы. У этого мира есть рынок и здоровые рыночные реакции. И если что-то становится слишком дорого, например, нефть, то возникает новое предложение, а если что-то надувается пузырем, например, рынок ипотечных бондов, то пузырь сдувается. Как я уже говорила, рынок – это один из социальных институтов, который нельзя обманывать долго.

На мой взгляд, одна из вещей, способных заинтересовать чиновников процветающей нации, это бонусы, которые чиновник должен получать в случае роста ВВП в его регионе.

Представим себе, допустим, что ВВП в энской области вырос на 5% за год, это составило 10 миллиардов рублей, десятая часть суммы пошла на налоги – миллиард рублей. Пусть четверть этой суммы подлежит разделу между чиновниками, как в инвестиционном банке после удачной сделки часть прибыли делят бонусами.

Окажется, что губернатору и служащим причитается 250 миллионов рублей. У губернатора сразу возникает другой тип мотивации. Во-первых, ему не нужно воровать, он может легально заработать бонус. Во-вторых, ему не надо увеличивать количество чиновников, чтобы повысить собственную значимость. Ему гораздо выгоднее оптимизировать количество чиновников под процесс увеличения ВВП, потому что одно дело – делить 250 миллионов на тысячу бездельников, а другое дело – разделить их на десятерых, которые пахали.

Ничего, в сущности, в этом нового нет. С такой же проблемой столкнулись акционерные общества, когда стало очень много акционеров, когда фактически компания с миллионами акционеров перестала быть частной собственностью. И менеджеры принялись повышать собственную значимость: строить излишне дорогие здания; возить частным самолетом на отдых кошку. Ответом была волна враждебных поглощений и потом - система бонусов, которая привязала доходы менеджмента к прибыли компании.

Вот с моей точки зрения, в правильно устроенном государстве регион, провинция, край, область должен рассматриваться как коммерческая компания, занятая увеличением валового продукта, а губернатор –ее управляющий директор. Как только губернатор станет думать, как менеджер, у него меняется мышление. Похожим образом поступали, кстати, китайцы, снимая или повышая глав регионов в зависимости от роста ВВП.

Помимо системы бонусов у частной компании надо позаимствовать еще один принцип: ограниченное количество работников. Потому что сейчас любое госучреждение заинтересовано в умножении количества работников, а любая коммерческая компания заинтересовано в оптимизации их количества. Она не может тратить на зарплаты 500% от выручки. Вот точно тот же губернатор должен иметь в своем распоряжении строго лимитированное количество денег, представляющий из себя некий процент от ВВП региона, который он может тратить на служащих. Пусть сам решает, сколько человек ему на эти деньги нанять. И это очень важно, потому что в современном госаппарате чиновник значит тем больше, чем больше у него людей в подчинении, и чем больше денег он осваивает. Соответственно, он не только умножает подчиненных. Он придумывает им способы занятости. Эти подчиненные не только ничего не делают, но активно уменьшают внутренний валовой продукт. Потому что, чтобы один чиновник заработал, перекладывая ненужную бумажку в ненужное место, сто рублей, тысячи людей должны потратить времени, усилий и нервов на сотню тысяч.

Вот первый рецепт, который, мне кажется, надо поменять: максимально приблизить систему мотивации государственного руководителя к системе мотивации управляющего директора частной компании.

Вот вопрос: что делать, как поощрять падающую рождаемость, не поощряя рождаемость тех, кто по социальным, прежде всего, причинам склонен статистически воспроизводить асоциальное, нежелающее трудиться потомство. Ответ, на мой взгляд, очень прост, потому что пособие на ребенка должно быть прямо пропорционально заработку, а не обратно пропорционально ему. И выплачиваться оно должно как матери, так и отцу, в случае, если тот остается в семье.

Вот представим себе молодую российскую семью, достаточно состоятельную. Скажем, это менеджеры, не рабочие на фабрике. Скажем, он получает 4 тысячи долларов, она 2,5 тысячи. Они только что приехали в Москву, он снимают квартиру, они копят на машину. Они ребенка рождать не будут, они оставят на потом, потому что пока важнее карьера.

И вот представьте, им предлагают пособие: ей 800 долларов, ему 700. Итого: полторы тысячи. Вау! Совсем другое дело! На эти деньги квартиру можно снять, няньку пригласить, еще лучше – выписать в Москву бабушку из Самары. Еще раз: да, полторы тысячи не побудят эту семью завести нежеланного ребенка, но они представляют рациональный повод завести ребенка на 6 лет раньше, через два года смотришь – еще одного.

Здесь тоже проще всего брать пример с предприятий, потому что в России предприятия раздают сотрудникам путевки. Расходы на эти цели вычитают из соцстраха. Вопрос. Вы руководитель предприятия. Вы выбираете, кому дать путевку. Выбираете из трех кандидатов: пара ответственных работников, высокооплачиваемая, но бездетная; пара ответственных работников, высокооплачиваемая, но с детьми; и многодетная уборщица, которая пьет, не работает, и которую вы собираетесь выгонять. Наверное, вы дадите путевку той паре, которая работает и с детьми. Вы понимаете, что при равном уровне заработка пара с детьми нуждается в поддержке гораздо больше, чем пара без детей, но пьяницу и лодыря вы поощрять не собираетесь

Теперь вы спросите, откуда деньги на такие расходы. Ответов несколько. Во-первых, из Фонда национального благосостояния, того самого, который мы сейчас вот-вот распилим на поддержку разных нефтяных компаний. Потому что, что есть такое национальное благосостояние, как не дети. Какая лучшая инвестиция для нефтяной державы возможно, кроме как в качественных детей. А во-вторых, налоговая система должна, бесспорно, учитывать факт наличия или отсутствия детей. Мы сейчас платим 13% подоходного налога. Давайте повысим эту ставку до 19%. Бездетные платят - 19, с одним несовершеннолетним ребенком 9,5; с двумя – 5, с тремя – 0 и так далее. Мера, которая никогда не побудит безработного рожать, потому что они и так подоходный не платят; и которая никоим образом не может рассматриваться как наказание за бездетность. Это просто признание обществом того факта, что та семья, которая имеет детей, платит свою долю обществу натурой. Та, которая не имеет их, должна возместить свою долю в денежной форме.

Собственно, самое главное – другое, тем более, что непонятно, сколько у нас нефтяных денег останется. На мой взгляд, самым важным очевидным источником денег для детей должна являться пенсия, точнее, возможность занять деньги на детей под обеспечение своего собственного индивидуального пенсионного счета. Собственно, это восстановление биологической справедливости на новом социальном уровне. Человек должен иметь возможность забрать часть денег со своего пенсионного счета и вложить в детей, потому что дети – это лучшая пенсия. Это естественный ход вещей: родители вкладывают в детей. Дети заботятся о родителях в старости.

Одна из самых отвратительных вещей в нынешней пенсионной системе, это то, что она разбивает отношения между родителями и детьми. Она перекладывает обязанность заботы о родителях на государство.

Я никогда не забуду, как один мой знакомый, который зарабатывал вполне приличные деньги, жаловался на проклятое российское государство, которое заставляет его родителей жить на копейки. «А ты?» - я так с удивлением его спрашиваю. «А, что я? Это мои деньги». А родителям должно платить государство.

Вы спросите, как сделать так, чтобы родители, истратившие свои пенсии на детей, могли заведомо рассчитывать на их поддержку. Ответ: для этого и существует человеческая культура, то есть набор предписаний, как вести себя человеку. Вся культура общества должна быть направлена на то, чтобы человек, не поддерживающий родителей в старости, не мог бы рассчитывать ни на уважение, ни даже на высокий пост в государстве и бизнесе.

К примеру, так была устроена китайская культура. Есть старая китайская история о верной жене, которая после того, как ее муж уехал, впала в нищету и вынуждена была продавать свое тело, чтобы содержать его родителей. Когда муж приехал, она на заработанные деньги купила ему новую жену, а сама извинилась и повесилась. Я не призываю доходить в уходе за родителями до таких крайностей в современном мире. Но, с моей точке зрения, надо и необходимо для выживания нации человек, ведущий себя так, как тот мой приятель, подвергался такому же единодушному осуждению, как и педофил.

Вы спросите, а что, если все равно, несмотря на всеобщее осуждение за родителями не будет ухаживать, вот если найдется такой урод и нравственный Чикатило? Ответ: ничего не поделаешь. Жизнь, вообще, несправедлива. Но то при нас и свобода воли, чтобы иногда использовать ее во зло. Стремление с помощью государства компенсировать все мелкие жизненные несправедливости неизбежно приводит к великой тотальной несправедливости.

И еще одна проблема – рождаемость. Беда во всех современных сколько-нибудь развитых государствах. Причем не одна беда, а две, потому что рождаемость невелика, во-вторых, как правило, рождаются именно те люди, которые, скажем так, представляют из себя не элиту общества. А если государство принимает меры по помощи матерям – а оно почти всегда их принимает, – то бенефициарами этих мер являются те, кто лучше бы иногда – право, подумаешь – лучше бы вообще не рожал. При этом под видом обеспечения равенства государство действует наихудшим, и, кстати, социально несправедливым образом, потому что оно, в сущности, отбирает деньги у тех, кто их заработал, и отдает тем, кто их не заслужил, фактически премирует развал семьи. Для социальных матерей-одиночек иногда дети становятся источником заработка.

Это контрбиологическое поведение, потому что у всех высших животных все их социальные стратегии - территориальность, построение иерархий - основаны на том, чтобы обеспечить не как можно большее количество потомства, а как можно лучшее выживание потомства. Для пары птиц нет смысла откладывать 5 яиц, если они могут выкормить только 3.

И на прошлой неделе я вам обещала рассказывать не только печальные вещи. Я вам пообещала говорить о моем идеале общественного устройства, тем более, что все-таки январь к этому располагает. И могу для начала сказать, что я в чистом виде последователь Адама Смита, и считаю, что лучший строй общества – это рынок, при котором булочник, как известно, печет булочки, стремясь к собственной прибыли и за счет этого увеличивает общественное благо. С одним единственным уточнением, потому что за то время, которое прошло со времени Адама Смита, мы имели возможность убедиться, что рынок – это отнюдь не естественное состояние общества; что оно появляется или в результате редчайшего стечения социальных факторов, как в Англии 18-го века или в результате активных действий государства.

Вот кажется, что ничего проще этой формулы нет: булочник печет булочки, стремясь к собственной прибыли, но в результате увеличивает общественное благо. Но представьте себе, сколько вещей может пойти не так. Во-первых, что будет, если булочника каждый день будут грабить? Вот каждый день к нему приходит человек с мечом и говорит: «Ты, трусливая сволочь! Ты занимаешься презренным делом извлечения прибыли, а я – человек храбрый и доблестный забочусь о славе». При таком строе невыгодно печь булочки, выгодно грабить булочника, и такой строй существовал в Европе в средние века.

Во-вторых, что будет, если булочника обложат налогами до полного изумления? Каждый день будет приходить чиновник и говорить: «Ты низкий человек, заботишься о выгоде, а я- благородный муж забочусь о справедливости». При таком строе невыгодно быть булочником, а выгодно быть чиновником. Такой строй, кстати, существовал в Китайской империи. В ней всегда существовал огромный, большой процветающий средний класс, но каждый торговец пытался дать сыну образование с тем, чтобы тот стал чиновником.

Более экзотические варианты. Представьте себе, что булочник Джон женился на дочке короля, и король издал указ о том, что все подданные отныне покупали булочки только у Джона. Очевидно, что Джон больше не будет печь, как можно более хорошие булочки, как можно по более низкой цене. Наоборот, ему станет выгодно печь как можно более плохие булочки, как можно по более высокой цене, потому что булочки-то все равно все покупают у него.

Представьте себе общество, в котором с налогами может быть в порядке, бандитов, феодалов нет, но есть куча чиновников, которые приходят к булочнику и говорят: «Мы должны проверить печку, в которой ты печешь булочки. Она выбрасывает слишком много диоксида углерода. Ты разогреваешь планету. Ты низкий человек – отравляешь биосферу. А вот мы – люди доброй воли. Мы планету спасаем». Или там: «Мы должны проверить зерно, из которого ты печешь булочки. Мы подозреваем, что это генномодифицированное зерно. Ты, низкий человек, ради прибыли отравляешь людей, а мы, люди доброй воли заботимся о спасении жизней. И вообще, если бы мы, жрецы справедливости не следили за вами, жрецами прибыли, то вы только и делали, что всех обманывали». Понятно, что при таком социальном строе булочником быть невыгодно, даже, когда стыдно. Выгоднее быть спасителем человечества. Приблизительно такой строй существует сейчас в Евросоюзе.

Ну и последний вариант тоже в истории человечества достаточно распространенный. Представьте себе, что нашему булочнику надоело печь булочки, он купил себе для этой цели раба. Раб печет – булочник в прибыли. Правда, рабский труд при прочих равных не так выгоден, чем труд свободного. Но есть же внеэкономические преимущества. Раб, например, может не только печь булочки, но и чесать пятки. И, вообще, приятно чувствовать себя владельцем раба. Чтобы этого не произошло, способ есть только один – запретить рабство, а это, строго говоря, внерыночные ограничения, наложенные государством на рынок. Раб – один из древнейших государственный институтов, известных человечеству, один из древнейших товаров. Запрет на торговлю рабами – такое же вмешательство в свободный рынок, как и запрет на торговлю наркотиками.

Ну и последнее из нашего перечисления. Еще одно опасностью для булочника является сам булочник. Представим, что он печет свои булочки, в целях своей прибыли умножая общественное благо, а потом, кстати, объединяется с другими булочками в профессиональный союз. Это профсоюз постановляет, что булочки имеют право печь только нынешние булочники и их потомки или тот, кто сначала должен быть подмастерьем. Сразу и с прибыль и с общественным благом происходят разные нехорошие вещи. Там были устроены средневековые цеха.

Подытоживая сказанное, ситуация, при которой булочник печет булочки ради корысти, но умножает общественное благо в истории, к сожалению, встречается редко, исчезает быстрее, чем хотелось бы. булочник, увы, не может существовать без государства, иначе к нему тут же придет бандит или народ и его ограбит. При этом государство – это обоюдоострое оружие, потому что в любой момент из защитной среды, без которой булочник не может существовать, оно превращается в орудие его удушения. И особенностью нынешнего нашего времени является то, что кроме, как от склонного к собственному умножению государства, булочника надо защищать еще и от разных групп интересов, которые не имеют физического аппарата насилия и в силу этого особенно склонные к идеологическому насилию, то есть, проще говоря, к промыванию мозгов.

Но всякий человек употребляет капитал на поддержку промышленности только ради прибыли, поэтому он всегда будет стараться употреблять его на поддержку той отрасли промышленности, продукт которой будет обладать наибольшей стоимостью и обмениваться на наибольшее количество денег или других товаров.
Но годовой доход любого общества всегда в точности равен меновой стоимости всего годового продукта его труда или, вернее, именно и представляет собой эту меновую стоимость. И поскольку каждый отдельный человек старается по возможности употреблять свой капитал на поддержку отечественной промышленности и так направлять эту промышленность, чтобы продукт её обладал наибольшей стоимостью, постольку он обязательно содействует тому, чтобы годовой доход общества был максимально велик. Разумеется, обычно он не имеет в виду содействовать общественной пользе и не сознает, насколько он содействует ей. Предпочитая оказывать поддержку отечественному производству, а не иностранному, он имеет в виду лишь свой собственный интерес, и осуществляя это производство таким образом, чтобы его продукт обладал максимальной стоимостью, он преследует лишь свою собственную выгоду, причём в этом случае, как и во многих других, он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения; при этом общество не всегда страдает от того, что эта цель не входила в его намерения. Преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это.

либо государство опускает своих покупателей ниже плинтуса, чем снижает их ценность для конкурента

последовательно-рыночное государство